Неточные совпадения
Маленькая горенка
с маленькими окнами, не отворявшимися ни
в зиму, ни
в лето, отец, больной человек,
в длинном сюртуке на мерлушках и
в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по комнате, и плевавший
в стоявшую
в углу песочницу, вечное сиденье на лавке,
с пером
в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и носи добродетель
в сердце»; вечный шарк и шлепанье по комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся
в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная
картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Спивак
в белом капоте,
с ребенком на
руках, была похожа на Мадонну
с картины сентиментального художника Боденгаузена, репродукции
с этой модной
картины торчали
в окнах всех писчебумажных магазинов города. Круглое лицо ее грустно, она озабоченно покусывала губы.
Озябшими
руками Самгин снял очки, протер стекла, оглянулся: маленькая комната, овальный стол, диван, три кресла и полдюжины мягких стульев малинового цвета у стен, шкаф
с книгами, фисгармония, на стене большая репродукция
с картины Франца Штука «Грех» — голая женщина,
с грубым лицом,
в объятиях змеи, толстой, как водосточная труба, голова змеи — на плече женщины.
— Тебя, конечно, — ответила Варвара, как будто она давно ожидала именно этого вопроса. Взяв из его
руки папиросу, она закурила и прилегла
в позе одалиски
с какой-то
картины, опираясь локтем о его колено, пуская
в потолок струйки дыма.
В этой позе она сказала фразу, не раз читанную Самгиным
в романах, — фразу, которую он нередко слышал со сцены театра...
А рабочие шли все так же густо, нестройно и не спеша; было много сутулых, многие держали
руки в карманах и за спиною. Это вызвало
в памяти Самгина снимок
с чьей-то
картины, напечатанный
в «Ниве»: чудовищная фигура Молоха, и к ней, сквозь толпу карфагенян, идет, согнувшись, вереница людей, нанизанных на цепь, обреченных
в жертву страшному богу.
— И потом еще
картина: сверху простерты две узловатые
руки зеленого цвета
с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял
с плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что
картина названа: «
В руки твои предаю дух мой». А
руки принадлежат дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
Алексеев стал ходить взад и вперед по комнате, потом остановился перед
картиной, которую видел тысячу раз прежде, взглянул мельком
в окно, взял какую-то вещь
с этажерки, повертел
в руках, посмотрел со всех сторон и положил опять, а там пошел опять ходить, посвистывая, — это все, чтоб не мешать Обломову встать и умыться. Так прошло минут десять.
Глядел и на ту
картину, которую до того верно нарисовал Беловодовой, что она, по ее словам, «дурно спала ночь»: на тупую задумчивость мужика, на грубую, медленную и тяжелую его работу — как он тянет ременную лямку, таща барку, или, затерявшись
в бороздах нивы, шагает медленно, весь
в поту, будто несет на
руках и соху и лошадь вместе — или как беременная баба, спаленная зноем, возится
с серпом во ржи.
— Лжец! — обозвал он Рубенса. — Зачем, вперемежку
с любовниками, не насажал он
в саду нищих
в рубище и умирающих больных: это было бы верно!.. А мог ли бы я? — спросил он себя. Что бы было, если б он принудил себя жить
с нею и для нее? Сон, апатия и лютейший враг — скука! Явилась
в готовой фантазии длинная перспектива этой жизни,
картина этого сна, апатии, скуки: он видел там себя, как он был мрачен, жосток, сух и как, может быть, еще скорее свел бы ее
в могилу. Он
с отчаянием махнул
рукой.
Я пошел проведать Фаддеева. Что за
картина!
в нижней палубе сидело,
в самом деле, человек сорок: иные покрыты были простыней
с головы до ног, а другие и без этого. Особенно один уже пожилой матрос возбудил мое сострадание. Он морщился и сидел голый, опершись
руками и головой на бочонок, служивший ему столом.
С одной стороны, она сознавала зыбкость своих надежд;
с другой, воображение так живо рисовало
картины пыток и истязаний, которые она обещала себе осуществить над мужем, как только случай развяжет ей
руки, что она забывала ужасную действительность и всем существом своим переносилась
в вожделенное будущее.
В то время, когда живописец трудился над этою
картиною и писал ее на большой деревянной доске, черт всеми силами старался мешать ему: толкал невидимо под
руку, подымал из горнила
в кузнице золу и обсыпал ею
картину; но, несмотря на все, работа была кончена, доска внесена
в церковь и вделана
в стену притвора, и
с той поры черт поклялся мстить кузнецу.
Но торжеством его искусства была одна
картина, намалеванная на стене церковной
в правом притворе,
в которой изобразил он святого Петра
в день Страшного суда,
с ключами
в руках, изгонявшего из ада злого духа; испуганный черт метался во все стороны, предчувствуя свою погибель, а заключенные прежде грешники били и гоняли его кнутами, поленами и всем чем ни попало.
Товарищ и друг
В.
В. Пукирева
с юных дней, он знал историю
картины «Неравный брак» и всю трагедию жизни автора: этот старый важный чиновник — живое лицо. Невеста рядом
с ним — портрет невесты
В.
В. Пукирева, а стоящий со скрещенными
руками — это сам
В.
В. Пукирев, как живой.
— Ка — кой красивый, — сказала моя сестренка. И нам
с братом он тоже очень понравился. Но мать, увидев его, отчего-то вдруг испугалась и торопливо пошла
в кабинет… Когда отец вышел
в гостиную, красивый офицер стоял у
картины, на которой довольно грубо масляными красками была изображена фигура бородатого поляка,
в красном кунтуше,
с саблей на боку и гетманской булавой
в руке.
Стволы сухостоев, лишенные мелких веток,
с болезненными наростами по сторонам были похожи на людей
с вздутыми животами и
с поднятыми кверху длинными
руками, на людей, застывших
в позах выражения сильного физического страдания, как на
картинах Густава Доре — там, где изображаются мучения грешников
в аду.
Приложившись головой к подушке и скрестив на груди
руки, Лаврецкий глядел на пробегавшие веером загоны полей, на медленно мелькавшие ракиты, на глупых ворон и грачей,
с тупой подозрительностью взиравших боком на проезжавший экипаж, на длинные межи, заросшие чернобыльником, полынью и полевой рябиной; он глядел… и эта свежая, степная, тучная голь и глушь, эта зелень, эти длинные холмы, овраги
с приземистыми дубовыми кустами, серые деревеньки, жидкие березы — вся эта, давно им не виданная, русская
картина навевала на его душу сладкие и
в то же время почти скорбные чувства, давила грудь его каким-то приятным давлением.
Ровно через неделю после выбора ходоков Тит и Коваль шагали уже по дороге
в Мурмос. Они отправились пешком, — не стоило маять лошадей целых пятьсот верст, да и какие же это ходоки разъезжают
в телегах? Это была трогательная
картина, когда оба ходока
с котомками за плечами и длинными палками
в руках шагали по стороне дороги, как два библейских соглядатая, отправлявшихся высматривать землю, текущую молоком и медом.
Дул седовласый Борей, и
картина вступала
в свою последнюю смену: пойма блестела белым снегом, деревня резко обозначалась у подгорья, овраг постепенно исчезал под нивелирующею
рукою пушистой зимы, и просвирнины гуси
с глупою важностью делали свой променад через окаменевшую реку.
Все поглядели по направлению ее
руки. И
в самом деле,
картина была довольно смешная. Сзади румынского оркестра сидел толстый, усатый человек, вероятно, отец, а может быть, даже и дедушка многочисленного семейства, и изо всех сил свистел
в семь деревянных свистулек, склеенных. вместе. Так как ему было, вероятно, трудно передвигать этот инструмент между губами, то он
с необыкновенной быстротой поворачивал голову то влево, то вправо.
В той половине, где некогда останавливался страшный барин, висели
картины в золотых рамах, показавшиеся мне чудесными; особенно одна
картина, представлявшая какого-то воина
в шлеме,
в латах,
с копьем
в руке, едущего верхом по песчаной пустыне.
Помнил ли я ее? О да, я помнил ее! Я помнил, как, бывало, просыпаясь ночью, я искал
в темноте ее нежные
руки и крепко прижимался к ним, покрывая их поцелуями. Я помнил ее, когда она сидела больная перед открытым окном и грустно оглядывала чудную весеннюю
картину, прощаясь
с нею
в последний год своей жизни.
С горы спускается деревенское стадо; оно уж близко к деревне, и
картина мгновенно оживляется; необыкновенная суета проявляется по всей улице; бабы выбегают из изб
с прутьями
в руках, преследуя тощих, малорослых коров; девчонка лет десяти, также
с прутиком, бежит вся впопыхах, загоняя теленка и не находя никакой возможности следить за его скачками;
в воздухе раздаются самые разнообразные звуки, от мычанья до визгливого голоса тетки Арины, громко ругающейся на всю деревню.
Кончилось тем, что и он словно замер — и сидел неподвижно, как очарованный, и всеми силами души своей любовался
картиной, которую представляли ему и эта полутемная комната, где там и сям яркими точками рдели вставленные
в зеленые старинные стаканы свежие, пышные розы — и эта заснувшая женщина
с скромно подобранными
руками и добрым, усталым лицом, окаймленным снежной белизной подушки, и это молодое, чутко-настороженное и тоже доброе, умное, чистое и несказанно прекрасное существо
с такими черными глубокими, залитыми тенью и все-таки светившимися глазами…
— Мало, конечно, — отвечал Федор Иваныч, севший по движению
руки князя. — Есть у меня очень хорошая
картина: «Петербург
в лунную ночь» — Воробьева [Воробьев Максим Никифорович (1787—1855) — русский художник.]!.. потом «Богоматерь
с предвечным младенцем и Иоанном Крестителем» — Боровиковского [Боровиковский Владимир Лукич (1757—1825) — русский портретист.]…
Вслед за тем вошел и названный Федор Иваныч
в вицмундире,
с лицом румяным, свежим и, по своим летам, а равно и по скромным манерам, обнаруживавший
в себе никак не выше департаментского вице-директора.
В руках он действительно держал масляной работы
картину в золотой раме.
К великому скандалу трех посетителей англичан, Елена хохотала до слез над святым Марком Тинторетта, прыгающим
с неба, как лягушка
в воду, для спасения истязаемого раба;
с своей стороны, Инсаров пришел
в восторг от спины и икр того энергичного мужа
в зеленой хламиде, который стоит на первом плане тициановского Вознесения и воздымает
руки вослед Мадонны; зато сама Мадонна — прекрасная, сильная женщина, спокойно и величественно стремящаяся
в лоно Бога-отца, — поразила и Инсарова и Елену; понравилась им также строгая и святая
картина старика Чима да Конельяно.
Несколько дней после того, как Бельтов, недовольный и мучимый каким-то предчувствием и действительным отсутствием жизни
в городе, бродил
с мрачным видом и
с руками, засунутыми
в карманы, —
в одном из домиков, мимо которых он шел, полный негодования и горечи, он мог бы увидеть тогда, как и теперь, одну из тех успокоивающих, прекрасных семейных
картин, которые всеми чертами доказывают возможность счастия на земле.
—
В том-то и дело, что ничего не знает… ха-ха!.. Хочу умереть за братьев и хоть этим искупить свои прегрешения. Да… Серьезно тебе говорю… У меня это клином засело
в башку. Ты только представь себе
картину: порабощенная страна,
с одной стороны, а
с другой — наш исторический враг… Сколько там пролито русской крови, сколько положено голов, а идея все-таки не достигнута. Умереть со знаменем
в руках, умереть за святое дело — да разве может быть счастье выше?
Главное же наслаждение доставляла ему усиленная деятельность воображения, бессвязно и отрывисто, но
с поразительною ясностью представлявшего ему
в это время самые разнообразные, перемешанные и нелепые образы и
картины из прошедшего и будущего То представляется ему пухлая фигура Давыдки-Белого, испуганно-мигающего белыми ресницами при виде черного, жилистого кулака своей матери, его круглая спина и огромные
руки, покрытые белыми волосами, одним терпением и преданностью судьбе отвечающие на истязания и лишения.
И вот теперь приходится опять об нем вспоминать, потому что провозглашатели"средостений"и"оздоровлений"почти силком ставят его на очередь. И вновь перед глазами моими, одна за другой, встают
картины моей молодости,
картины,
в которых контингент действующих лиц
в значительной мере наполнялся куроцапами. То было время крепостного права, когда мы
с вами, молодые, здоровые и довольные, ходили
рука в руку по аллеям парка и трепетно прислушивались к щелканью соловья…
А
в притворе церкви была
картина, изображавшая, как святой поймал чёрта и бьёт его. Святой был тёмный, высокий, жилистый,
с длинными
руками, а чёрт — красненький, худощавый недоросточек, похожий на козлёнка. Сначала Евсей не смотрел на чёрта, ему даже хотелось плюнуть на него, а потом стало жалко несчастного чертёнка, и, когда вокруг никого не было, он тихонько гладил
рукой искажённую страхом и болью козлиную мордочку нечистого.
Вошли
в какой-то двор, долго шагали
в глубину его, спотыкаясь о доски, камни, мусор, потом спустились куда-то по лестнице. Климков хватался
рукой за стены и думал, что этой лестнице нет конца. Когда он очутился
в квартире шпиона и при свете зажжённой лампы осмотрел её, его удивила масса пёстрых
картин и бумажных цветов; ими были облеплены почти сплошь все стены, и Мельников сразу стал чужим
в этой маленькой, уютной комнате,
с широкой постелью
в углу за белым пологом.
Висели две
картины, на одной охотник
с зелёным пером на шляпе целовал толстую девицу, а другая изображала белокурую женщину
с голою грудью и цветком
в руке.
Кроме
картин, она перетащила к себе много и других вещей, дорогих ей по воспоминаниям; так, например, на подзеркальном столике, выложенном бронзою, помещались у нее стариннейшие сфероидальной формы часы
с стоящим над ними Сатурном, под ногами которого качался маятник; несколько выступов изразцовой печи были уставлены фарфоровыми куколками пастушков, пастушек, французского гренадера, опирающегося на ружье, босоногого францисканца и даже русского мужичка
с балалайкой
в руке.
Пастор Абель держал
картину в одной левой
руке и, сильно откинувшись головою назад, рассматривал ее
с чинной улыбкой аугсбургского исповедания; все другие жались около пасторовых плеч, а выехавшая бабушка зазирала сбоку.
— Ее грудь тихо колебалась, порой она нагибала голову, всматриваясь
в свою работу, и длинные космы волос вырывались из-за ушей и падали на глаза; тогда выходила на свет белая
рука с продолговатыми пальцами; одна такая
рука могла бы быть целою
картиной!
Вся группа представляла сильную
картину: Иван Никифорович, стоявший посреди комнаты
в полной красоте своей без всякого украшения! Баба, разинувшая рот и выразившая на лице самую бессмысленную, исполненную страха мину! Иван Иванович
с поднятою вверх
рукою, как изображались римские трибуны! Это была необыкновенная минута! спектакль великолепный! И между тем только один был зрителем: это был мальчик
в неизмеримом сюртуке, который стоял довольно покойно и чистил пальцем свой нос.
Зачем же точно неведомый голос нашептывает мне их на ухо, зачем, когда я просыпаюсь ночью, передо мною
в темноте проходят знакомые
картины и образы, и зачем, когда является один бледный образ, лицо мое пылает, и
руки сжимаются, и ужас и ярость захватывают дыхание, как
в тот день, когда я стоял лицом к лицу
с своим смертельным врагом?
Недаром генерал Шангарнье, приглашая однажды французское собрание разойтись по случаю каникулярного времени, рисовал
картину успокоения на лоне природы,
с эклогами Виргилия
в руках.
— Куда у племянника! не выдержал, — сказал весельчак, — знать, душа самого ростовщика переселилась
в него: он выскакивает из рам, расхаживает по комнате; и то, что рассказывает племянник, просто уму непонятно. Я бы принял его за сумасшедшего, если бы отчасти не испытал сам. Он его продал какому-то собирателю
картин, да и тот не вынес его и тоже кому-то сбыл
с рук.
На фоне
картины в воде реки явилась белая красавица
с ласковой улыбкой на лице. Она стояла там
с вёслами
в руках, точно приглашая идти к ней, молчаливая, прекрасная, и казалась отражённой
с неба.
Теперь кружок понтёров праздных
Вообразить прошу я вас,
Цвета их лиц разнообразных,
Блистанье их очков и глаз,
Потом усастого героя,
Который понтирует стоя;
Против него меж двух свечей
Огромный лоб, седых кудрей
Покрытый редкими клочками,
Улыбкой вытянутый рот
И две
руки с колодой — вот
И вся
картина перед вами,
Когда прибавим вдалеке
Жену на креслах
в уголке.
Когда Осип со своею оброчною книжкой вошел
в избу старосты, становой, худощавый старик
с длинными седыми бакенами,
в серой тужурке, сидел за столом
в переднем углу и что-то записывал.
В избе было чисто, все стены пестрели от
картин, вырезанных из журналов, и на самом видном месте около икон висел портрет Баттенберга, бывшего болгарского князя. Возле стола, скрестив
руки, стоял Антип Седельников.
И, правда, новая
картина изображает самое невероятное зрелище: человек-москит держит на одной вытянутой вверх
руке несообразно громадную гору, которую
в сравнении
с ним представляет слон. Публика подавлена. Кто-то всхлипывает.
Фотограф вновь показывает на экране последнюю
картину, на этот раз
в том виде, как он ее снимал. Всем сразу становится ясно, что не Пикколо держал слона на
руках, а слон держал его на спине, когда он встал на нее вверх ногами…
С галерки слышен недовольный бас...
Бедняжка! Навстречу кортежу, по аллее бежал ее сумасшедший отец, лесничий Скворцов. Размахивая
руками, спотыкаясь и безумно поводя глазами, он представлял из себя достаточно непривлекательную
картину. Всё бы это еще, пожалуй, было прилично, если бы он не был
в своем ситцевом халате и
в туфлях-шлепанцах, ветхость которых плохо вязалась
с роскошью венчального наряда его дочери. Лицо его было заспано, волоса развевались от ветра, ночная сорочка была расстегнута.
На
картине стоял картинный барашек, а подле барашка вторая средняя княжна Почечуй-Чухломинская
с опрокинутой урной
в руках, из которой примерно истекала фольговая вода.
С поразительной ясностью запечатлелась
в моей памяти эта
картина — поверженный Керим, а над ним ненавистный Доуров
с кинжалом
в поднятой
руке. И тут же я вспомнила, где видела ее. Тетка Лейла-Фатьма показала мне
в своем темном окне нечто подобное полтора месяца тому назад —
в лезгинском ауле. Лейла-Фатьма — колдунья. Ее гаданье сбылось…
— А это что? — спросила Дуня, указывая на
картину «Ликовствование». На ней изображен был Христос
с овечкой на
руках, среди круга ликующих ангелов. Одни из них пляшут, другие плещут
руками, третьи играют на гуслях, на свирелях, на скрипках, на трубах. Внизу царь Давид пляшет
с арфой
в руках и плещущие
руками пророки и апостолы. Подвела Марья Ивановна Дуню к
картине.